— Почему, значит, спрашиваешь? Отвечу, сын. Только разговор этот будет долгий. Вот вам сейчас еще не все ясно. Вы еще должны многое узнать. У вас впереди целая жизнь. Какая у вас будет закваска—так и к жизни будете подходить. Как хлеб. Понимаете? Если закваска хорошая, то и выпечка будет добротная.

Ребята вернулись и опять уселись вокруг Степана. Соколов собрался с мыслями и начал неторопливо, торжественно:

— Я постараюсь вам объяснить все так, как понимаю. А там уж сами глядите, не маленькие. У каждого из вас за плечами семилетка. Я слыхал, что и дальше собираетесь учиться. Одобряю. Я считаю так, что членом нашей партии должен быть человек кристальной чистоты: сам не поест, пока других не накормит, как строгая добрая мать. Коммунист — первопроходец во всем. Меньше всего он думает о своем благополучии, а больше — о других. Вы же знаете, какими были Ленин и его соратники. А какая громадная ответственность на коммунисте. Я вам должен признаться, что до войны боялся вступить в партию. Думал, не снесу такую ношу. Подумать, ты отвечаешь не только за себя, но и за других, сам должен быть примером для всех. А вот на фронте, когда посмотрел несколько раз смерти в лицо и не оробел, понял, что имею право быть коммунистом. Перед последним боем я и подал заявление, чтоб приняли меня в партию. Может, говорю не очень складно... Но чувствую и понимаю нашу партию хорошо. Знаю одно, что коммунист — это особый и в тоже время обыкновенный человек. Вот ведь как. За это

звание я кровь отдал, а многие и жизни положили... Значит, я не могу и не имею права жить легче и сытнее других... — Степан помолчал, думая, как восприняли ребята его слова.— Да разве я один такой? Вот когда меня тяжело ранило... Шел в атаку и думал: теперь-то мне смерть совсем не страшна. Если погибну, то коммунистом... Не знаю, ребята, сумел ли я вам толково рассказать. Да, пожалуй, этого и не расскажешь... Это все равно, что я буду говорить, как землю свою люблю, Родину... Вот ведь как: я люблю вас, шпингалеты, люблю свой дом, механические мастерские, тайгу, дождь, снег... Жизнь люблю. Это я к тому, что краснобайствовать может всякий, а доказать эту любовь — дело святое. И выходит, ребята, что коммунист — это самый честный, самый принципиальный человек. И обязательно он должен понимать других, помогать...

— Он был таким, верно,— подтвердил Соколов и обратился к сыну.— Ну и как, кормилец, понял отца?

Коля кивнул утвердительно головой и посмотрел на друзей, как бы спрашивая: «А как вы думаете?»

— Понятно,— за всех ответил Гога и добавил:— Да, вот каким должен быть коммунист. Комсомольцем быть ответственно и нелегко... А уж коммунистом ого-го...

— Да, нелегко быть, это правда. Но и не бремя это. Это большой почет... Быть последователем ленинских идей, выполнять его заветы — значит приобрести крылья, силу...— снова заговорил Степан и тут же оборвал себя:—Что-то я сегодня, ребята, совсем разговорился. Это вы своим подарком... Идите, занимайтесь делом...— Степан развернул коляску вправо, двигая рукой одно колесо, и покатил в переднюю. Возле кустистого фикуса он остановился, нежно провел ладонью по крепкому глянцевому листу.

—- Мать, полить бы надо!—крикнул он.

Ребята, радостные, вышли на улицу. У них сегодня псе хорошо получилось: дядя Степан охотно принял коляску, одобрил идею о памятнике деду Кузе и рассказал такое о коммунистах, что дух захватывало.

Услышав, как захлопнулась калитка, Степан вдруг откинулся на спинку коляски и глухо зарыдал. Потом вытер кулаком сухие глаза и долго-долго пристально смотрел на потолок. Ни один мускул не дрогнул на лице этого человека; когда вошла жена и спросила:

— Ну, ушли твои герои?

—- Ушли, Груня, ушли,— голос его был глухой и чуть сиплый, но жена этого не заметила.— Они хорошие парни. Настоящие люди растут, коммунистами будут..,

— Ишь куда махнул!

— И будут, да еще какими!—спокойно ответил Степан.— Ты только посмотри, какие чуткие! Придумали коляску, деда не забыли... Да и жизнь-то сейчас какая трудная, а ведь стоят твердо, не ноют, все переносят... А ведь Гоге сейчас особенно трудно, а смотри, духом не пал, и это все оттого, что ребята ему помогают по жизни правильно идти, да и люди хорошие на пути встретились...

Груня, видно, почувствовала в голосе мужа какую-то перемену, потому что тут же подошла к нему и, прижавшись к его плечу, спросила:

— На работу надумал идти? Вижу, вижу,— женщина тяжело вздохнула.— Когда пойдешь? Боишься, что без тебя не обойдутся?—Груня всхлипнула по-детски и попросила тихо: — Ты, Степан, не серчай на меня. Глупости говорю. Вокруг столько горя...