— Говорить-то нечего. Понимаете. Нагружайте быстрее— и обратно. Без баловства чтоб. Деда Кузю не подводите. Он и ответе за вас.

— Да ты иди. Все будет как на рейде Золотого рога,— заверил дед.

Мастер ушел. Маневровый паровоз кукушка» подал семь пульмановских вагонов, подцепил теплушки и, неторопливо подталкивая их перед собой, шел следом. За

Тайшетом новая ветка на Браток, которую начали строить еще до войны, начала местами оседать под паровозом. Поэтому поезд шел осторожно, как бы внюхиваясь.

Семьдесят с небольшим километров до Топорка— деревеньки, зажатой тайгой и полузасыпанной снегом,— «кукушка» шла двое суток. Километрах и двадцати от Топорка пришлось зашить костылями несколько звеньев разболтанного пути, наложить накладки. В морозном воздухе то и дело слышался звонкий голос деда Кузи;

— Поднажми, юнги! Здесь хоть не двенадцать баллов, но все же штормит!

После первого же ремонта пути машинист сказал деду:

— Как бы нам не завалиться. Будем ехать только днем.

— Смотри, тебе видней. Лишь бы доехать.

Ехали только днем.

Короткие зимние дни быстро хмурились. Темнела тайга, фиолетился снег, паровоз сонно пыхтел и чем-то напоминал древнего старика,- курящего трубку.

В теплушке было темно и тепло. Чугунная «буржуйка» румянилась и бросала небольшой отсвет вокруг себя. Дед Кузя сидел недалеко от печки и подремывал, а может, и спал. Точно никто не мог сказать, спит он или нет.

Когда тихо, кажется, спит крепко, — только ноздри подрагивают. Но стоит кому-нибудь из ребят спросить: «А на войне страшно?» — дед перестает сопеть и твердо начинает говорить, будто не спал, а только и ждал этого вопроса.

— Война, она, юнги, нехорошая штука. Чего же тут хорошего, когда люди убивают друг друга! Страх ведь дело такое, что его можно отогнать, как, скажем, гнус какой, али не обращать на него никакого внимания.

— Как так можно?

— Можно, юнги, можно. Один голос в человеке завсегда трусоватый. Потрафь его немного, я те скажу, пропал человек не за понюх табаку. А другой голос — нормальный, человеческий. Вот он и должен верховодить всем. Потому как он смелый, не пакостный...

Дед Кузя засыпал так же быстро, как и просыпался.

Утром состав лениво трогался дальше. Скрипя против-но под колесами, плакался снег, точно он был живой, В этот день также местами- сшивали рельсы, также очищали линию от снега. Мороза ребята не чувствовали. После шума и сутолоки мастерских здесь все было в диковину: не было дневной нормы, не было нарядов, не надо было вставать в семь... Даже стали слышаться голоса, что, мол, не мешало бы так проехать денька два-три — спи вдоволь, тепло, сами себе начальники.

На второй день поезд прибыл на место. Штабеля дров, занесенные снегом, белыми барками возвышались на сотни метров вдоль железной дороги. Тайга здесь была вырублена так основательно, что трудно было представить, что совсем недавно тут не ступала еще нога человека. На одной из сопок виднелись кресты и могильные холмики...

Дед Кузя, почувствовавший себя еще с ночи неважно, подозвал к себе бригадира:

— Я что-то, юнга, занедужил. Ломит всего. Видно застудился. Сейчас бы веничком и — все б как рукой сняло.— Дед говорил, а легкие его свистели.— Грудь ломит. Ты уж, Джамиль, давай организуй погрузку. Как начинать-то знаешь?

— Конечно, знаю. Начну с дальних штабелей...

— Верно. Ну, с богом. А я чуть отлежусь.

Ребята шумно выкатились из теплушки. Кто-то сделал шаг в сторону и тут же провалился по плечи в снег. Его весело вытащили.

— Тут только плавать, а не работать, — сострил по этому поводу Ленька Кривцов, по прозвищу Рябой. Почему Рябой -никто не знал. Лицо у Леньки было ровное, довольно симпатичное, в бригаде он был старше всех. Прибыл в Тайшет он из Одессы. В бригаду зачислили месяца два назад. Тогда же он сказал "Я -Рябой. Прозвище». Первые дни Ленька вел себя паинькой. Это заметили рабочие и не раз говорили:

— Вот что значит паря войны хлебнул.

— Не плавать, а вкалывать придется нам, поправил Леньку бригадир.

Джамиль подозвал к себе нею бригаду.

— Место для работы, ребята, надо подготовить сразу у трех вагонов. Снег можно укатать пли лопатами дорогу расчистить. Сегодня приготовим все, а завтра начнем... Ну как?

— Валяй, ты ж бригадир!— снова бросил Ленька и смачно сплюнул в сторону.

Разбитые на три группы, ребята начали у вагонов расчищать снег. Сухой снег ртутью катался по лопате. Кое-кто уже снял полушубки.

—- Эй, кто бригадир?— крикнул машинист, спрыгнув с теплушки.

— Вон, в собачьей шапке. Такой идейный,— сказал Ленька и почему-то захохотал.

— Пусть в вагон идет,— снова крикнул машинист.

Джамиль поднялся в теплушку и опешил: дед Кузя

метался в бреду.

— Думаю, дай перед отъездом к старику зайду, может, он что передаст начальству, все ж один с вами в такой глуши... А он вон какой,— объяснял машинист и мял в руках лоснящуюся от сажи и мазута бурую фуражку.—